Молотов. Наше дело правое [Книга 2] - Вячеслав Алексеевич Никонов

вопросам психологической войны — писал: «Советская делегация была, безусловно, первоклассной… Атмосфера внутри нее кажется весьма расслабленной. Передача записок и советы шепотом во время конференции были спонтанными, и советники давали информацию и советы Молотову так же легко, как он консультировался с ними… Молотов был наиболее интересным участником советской группы. По сравнению с другими, его юмор был острым, точным и быстрым, и, казалось, он получал истинное удовольствие от возможности пикироваться и перебрасываться словами»[1274].

Трояновский записал: «Даллес тоже не скупился на комплименты в адрес советского министра. На одном из обедов он сказал, что считает его дипломатом с выдающимися способностями и опытом. И в шутку предположил, что Молотову с его выдающимися умственными способностями место на Уолл-стрит. А на замечание последнего, что у него нет для этого денег, заметил, что Уолл-стрит для того и существует, чтобы делать там деньги. Молотов поскромничал, сказав, что считает себя во внешней политике новичком, поскольку начал заниматься ею только в 1939 году. Однако добавил, что сорокалетний опыт внутриполитической деятельности очень пригодился ему в дипломатии»[1275].

В центре — германский вопрос. Западные представители требовали свободных общегерманских выборов в качестве предварительного условия переговоров о мирном договоре, СССР настаивал на формировании временного правительства Германии, которое эти выборы организует. Публично западные представители охарактеризуют позицию Молотова как догматическую и негативистскую, за что ухватятся и некоторые историки. Но это не так. Он говорил о референдуме в Германии, чтобы немцы сами решили, хотят они присоединения к ЕОС или заключения мирного договора, который приведет к созданию единой Германии. Он предлагал вывод почти всех оккупационных войск еще до выборов. Говорил, что Москва согласна на формулу ограниченной немецкой армии, не направленной против какой-либо из четырех держав. Гибкости не хватило Западу. Как и в вопросе о мирном договоре с Австрией. Молотов выдвигал два условия: Вена не будет вступать в военные союзы или создавать у себя иностранные военные базы; советские войска выйдут после подписания мирного договора с Германией[1276]. Болен утверждал, что конференция остановилась в «дюйме от договоренности по Австрии»[1277].

10 февраля Молотов выложил на стол козырь: проект Общеевропейского договора о коллективной безопасности, цель которого «обеспечение мира и безопасности всех европейских государств независимо от их общественного устройства». Министр выступал и отвечал на вопросы западных делегаций до позднего вечера. Им не нравилось, что предлагавшаяся система безопасности была альтернативой ЕОС, а Соединенным Штатам в ней отводилась роль наблюдателей. Джонсон утверждал, что Молотов совершил ошибку: «И тут последовал взрыв бомбы: США исключаются из пакта о коллективной безопасности… И тут мы все громко расхохотались, и наша реакция застала русских полностью врасплох. Молотов сделал над собой усилие и, наконец, смог улыбнуться, но российский драйв сошел на нет»[1278]. Этот хохот стал классикой историографии холодной войны. Только авторы забывают, что Молотов, во-первых, следовал одобренной ЦК переговорной позиции, а во-вторых, не делал ее догмой.

Первоисточники подтверждают: «Молотов выразил готовность исключить из представленного им проекта договора о европейской безопасности пункт об особом статусе США и даже не исключил участия в нем Канады… Что касается НАТО, то он в принципе не исключил возможности ее параллельного существования наряду с предлагавшейся им системой европейской безопасности. Несовместимость он усматривал лишь между этой системой и проектом ЕОС (тогда еще не провалившимся, а, наоборот, усиленно проталкиваемым)»[1279].

— Североатлантический блок уже существует, а Европейское оборонительное сообщество пока еще на бумаге, — говорил Молотов. — Североатлантический блок создан без восстановления германского милитаризма, а Европейское оборонительное сообщество создается для возрождения германского милитаризма. Вывод простой: что касается отношения к Североатлантическому блоку, то у нас имеются существенные разногласия.

Если будет образовано Европейское оборонительное сообщество, наши разногласия будут возведены в квадрат[1280].

Столь гибкий подход Молотова застал врасплох западных партнеров, и Иден даже готов был рассмотреть шаги навстречу Москве. Однако это не встретило поддержку Даллеса и даже Бидо, со стороны которого прозвучало требование к СССР отвергнуть все прежние официальные заявления о НАТО. Вероятно, французский министр был уязвлен фактом исключения Франции из планировавшихся советско-американских переговоров по атомным делам. Да-да, в ходе частных бесед Молотову удалось добиться согласия Даллеса на начало секретных двусторонних переговоров по ядерной проблематике. Госсекретарь, как расскажет Молотов на пленуме ЦК, выразил мнение, что «на более поздней стадии» к этим переговорам могли бы подключиться Англия и Франция, но «период двусторонних переговоров должен быть настолько длительным, насколько это возможно», против чего Молотов не возражал[1281].

Даллес по итогам берлинской встречи 24 февраля выступил с радио- и телеобращением к нации, в котором назвал намерения Молотова советским планом создания Германии, контролируемой коммунистами, и Европы, контролируемой Советами. Его предложение о системе коллективной безопасности было «настолько нелепым, что, когда он его зачитывал, с западной стороны стола раздался смех, к явному недовольству коммунистической делегации»[1282]. Однако секретный отчет о переговорах, который Даллес тогда же направил в СНБ, был выдержан в совершенно ином тоне. «Советский министр иностранных дел уже не представлялся просто подчиненным, как при жизни Сталина. Казалось, он был свободен в принятии решений при минимальных отчетах в Москву для получения инструкций». В Берлине Молотов был «очень умен и мастерски вел себя на протяжении всей встречи. Он — один из самых проницательных и одаренных дипломатов этого столетия или, воистину, любого столетия»[1283].

Молотов отчитывался по итогам конференции на пленуме ЦК. Он не склонен был переоценивать достижений, заявив, что она привела к укреплению международных позиций СССР и нанесла действенный удар по планам ЕОС. Слова Маленкова о том, что делегация была на высоте, были встречены бурными и продолжительными аплодисментами. А Хрущев, не сказав ни слова, поставил на голосование резолюцию с одобрением деятельности советской делегации в Берлине, которая была единогласно принята.

Из Берлинского совещания Молотов сделал вывод о необходимости выдвижения новых смелых инициатив. Многочисленные проекты МИДа, подвергшиеся строгой молотовской редактуре, имели результатом новую формулу вполне революционного содержания: США могут участвовать в организации европейской коллективной безопасности, но Советский Союз должен иметь право… вступить в НАТО. 26 марта Молотов направил Маленкову и Хрущеву пространную записку с обоснованием позиции СССР: «Скорее всего, организаторы Североатлантического блока отреагируют негативно на этот шаг советского правительства и выдвинут множество различных возражений. В таком случае правительства трех держав снова покажут себя организаторами военного блока против других государств, а это укрепит позиции социалистических сил, ведущих борьбу против формирования Европейского оборонного сообщества… Разумеется, если заявление советского правительства встретит положительное отношение со